ЭТЮД 2.
ДВА ПРИНЦИПА – ДВЕ ПАРАДИГМЫ
Совокупность знаний, накопленных человечеством за все время его существования – это множество довольно слабо связанных между собой, а нередко и просто противоречащих друг другу фрагментов, которые никак не складываются в единую картину мира, несмотря на неоднократные попытки наиболее продвинутых умов систематизировать эти знания.
Причиной тому является методологическая некорректность современной естественнонаучной парадигмы, базовым принципом которой служит допущение возможности безусловных различий между отдельными явлениями.
Действительно, если мы обратимся к описаниям механизмов реализации отдельных явлений (причинно-следственных отношений в них), то при всем разнообразии подходов к этому в разных областях науки, в них во всех случаях рано или поздно, явно или неявно используется принцип порогового (критического) события – т.е. утверждение, что соответствующий объект реагирует на воздействие только тогда, когда интенсивность (величина) последнего достигает некоторого порога (критического уровня) чувствительности (восприимчивости, устойчивости и т.п.) объекта к указанному воздействию или превышает этот порог. Это означает, что если реакцию объекта (событие А) считать событием-следствием, а достижение (превышение) порога воздействия (событие Б) - событием-причиной, то событие Б становится единственным (необходимым и достаточным) условием (причиной) события А, и, соответственно, событие А – обязательным (необходимым) следствием события Б.
Формально это записывается так: "Событие А обязательно происходит, если происходит событие Б, которое есть xi ³ xкр, где xi - величина воздействия, а xкр - критическое (пороговое) значение этой величины. Напротив, при xi < xкр событие А не происходит никогда". При чем существо дела не меняет допущение любого распределения значений xкр в совокупности наблюдаемых объектов и (или) во времени, поскольку для каждого отдельно взятого значения xкр сформулированное выше отношение сохраняет свою силу.
С другой стороны, к какой бы области наук о конкретных Природных явлениях мы ни обратились, в основе всех гипотез и теорий о происхождении этих явлений лежит концепция развития или концепция закономерных изменений их предшественников, т.е. изменений, которые имеют конкретное направление – усложнение, совершенствование (прогресс) или, напротив, упрощение, деградация (регресс) этих предшественников.
Однако, признание однозначности какого-либо причинно-следственного отношения – это и есть признание его безусловности, соответственно, безусловности различий в состояниях явлений, связанных этим отношением (состояний до и после его реализации), точно так же как представление о реальности конкретных направлений изменения Бытия, об его эволюции – это не что иное, как представление о безусловности различий сменяющих друг друга форм Бытия по их простоте-сложности (примитивности-совершенству).
Но допущение в Природе каких бы то ни было безусловных различий, т.е. безусловных разграничительных линий – это метафизика, в каком бы диалектическом антураже данное допущение ни подавалось. И, стало быть, именно метафизика на деле является методологической основой теоретических построений в современной науке.
Вывод поначалу, прямо скажем, обескураживающий, если учесть, во-первых, сколь многие теоретики прокламируют диалектику как методологию своих построений, а во-вторых, нередко диаметрально противоположные философские пристрастия указанных теоретиков.
Говоря о прямой ответственности этого методологического подхода за безуспешность всех попыток преодолеть постоянно растущую фрагментацию знаний о Природе, следует, очевидно, предлагать что-то взамен.
Такой заменой может быть использование в качестве методологической основы принципа условности (относительности) любых различий любых явлений.
Сам по себе принцип относительности (условности) давно и хорошо известен в философии и науке, т.е. это вовсе не авторское "изобретение". Но одно дело – декларация принятия этого принципа, и совершенно другое – последовательное применение его в анализе любой степени общности.
При этом для описания механизмов наблюдаемых явлений (причинно-следственных отношений в них) может быть использована интерпретация отношений причины и следствия, изложенная в предыдущем этюде.
В соответствии с этой интерпретацией любое частное причинно-следственное отношение есть лишь одно из бесконечности таких отношений, связывающих все проявления Бытия. И поэтому, хотя любой исход любого частного взаимодействия необходим и, соответственно, должен быть предсказуем, его предсказание (прогноз) в любом случае может быть только оценкой возможности реализации указанного исхода при заданных условиях наблюдения.
Основанием для такой оценки (исключающим индетерминизм в описываемых отношениях) служит относительное постоянство любого проявления Бытия, определяемое его же целенаправленной самосохраняющей деятельностью и позволяющее выражать (описывать, аппроксимировать) вариацию исходов любого взаимодействия вполне определенными количественными закономерностями – зависимостями возможности реализации события-следствия от реализации события-причины.
Об относительном постоянстве необходимо говорить, по-видимому, даже применительно к уникальным для наблюдателя событиям, поскольку в противном случае он не смог бы их наблюдать, т.е. осознанно отражать. А, кроме того, событие, уникальное для одного субъекта вполне может быть обыденным для другого – все дело в масштабе измерения.
Иначе говоря, для любого причинно-следственного отношения возможна оценка меры реализуемости события-следствия или, что – то же самое, меры причинности события-причины.
Мера реализуемости – это вес или доля данного следствия данной причины среди всех возможных следствий ее. Соответственно, мера причинности – это вес или доля данной причины данного следствия среди всех возможных причин его. При этом, как уже было подчеркнуто в философском введении (Этюд 1), нужно учитывать, что речь идет вовсе не о "весе" одной из бесконечности причин – такой величины не существует в принципе. Речь идет о "весе" одной из конечного множества альтернатив, на которые условно может быть разбита бесконечность событий (что, собственно, и делает каждый субъект, выделяя из бесконечности Бытия конкретику его проявлений; простейший пример - разбиение бесконечности причин события А на две альтернативы, Б и не-Б, или разбиение бесконечности следствий события Б на две альтернативы, А и не-А).
Распределение весов (долей) альтернатив может быть любым – от практически равномерного до предельно скошенного (вес одной альтернативы ≈ 1, вес всех остальных ≈ 0; не допускаются только полная равномерность распределения, т.е. равенство весов всех альтернатив и полная асимметрия, когда вес одной альтернативы равен 1, а веса всех остальных равны 0, поскольку первый вариант приводит к отсутствию причины, а второй сводит бесконечность причин к единственной причине.
Мера причинности (реализуемости) – это не что иное, как вероятность, категория хорошо известная в математике и ее практических приложениях, но не имеющая до сих пор корректного и содержательного определения.
Ни одна из общеизвестных интерпретаций этого широко используемого в практике параметра (классическая, статистическая, аксиоматическая) такого определения не дает.
Так, в классической интерпретации вероятность определяется как доля испытаний, благоприятствующих появлению данного события (испытаний, в которых оно появилось), к общему числу равновозможных (равнозначных) испытаний. Но "равновозможность" – это всего лишь синоним "равновероятности", т.е. классическая интерпретация "определяет" вероятность через саму вероятность.
Очевидная некорректность определения и крайне ограниченная сфера применения классического представления вероятности (в большинстве случаев число равновозможных испытаний нельзя определить даже приблизительно) стали причиной появления статистической (частотной) интерпретации. Вероятность стала рассматриваться как предел, к которому стремится относительная частота реализации события в достаточно большой серии однотипных испытаний при неограниченно большом числе этих серий. Однако замена "общего числа равновозможных испытаний" "неограниченно большим числом достаточно больших серий однотипных испытаний" ничего, в принципе, не изменила. "Однотипность" – это та же "равновозможность", а отсутствие критериев формирования "достаточно большой серии однотипных испытаний" ничем не лучше невозможности определения "общего числа равновозможных испытаний".
Избежать некорректности классической и статистической интерпретаций позволяет аксиоматическая интерпретация, в соответствии с которой вероятность - это некоторая функция, произвольно заданная на двух множествах, т.е. соответствие элементов двух множеств. Такой параметр вполне корректно может быть введен в любые математические построения. Но в этом определении вероятность лишается какого бы то ни было физического смысла. Т.е. аксиоматическая интерпретация дает математически корректное, но физически бессодержательное определение вероятности.
Такое положение связано, прежде всего, с общепринятой трактовкой сущности и происхождения вероятностных закономерностей.
Любое определение основных для теории вероятностей понятий начинается с утверждения, что она (теория вероятностей) занимается закономерностями случайных массовых событий, т.е. событий, появление каждого из которых в единичном испытании непредсказуемо (случайно), но при большом числе испытаний подчиняется определенным закономерностям.
По-видимому, именно общепринятость трактовки мешает заметить, что, допуская существование случайных массовых событий, мы обязаны допускать существование и всех других альтернатив – случайных немассовых, неслучайных массовых и неслучайных немассовых событий. А поскольку, по определению, вероятностным закономерностям подчиняются только события, относящиеся к первой альтернативе, между нею и тремя остальными должны существовать какие-то принципиальные отличия. Но таковых не существует, поскольку каждое событие в мире одновременно и необходимо (неслучайно), и случайно, а массовость или единичность любого из них – это лишь масштаб времени и пространства, выбранный субъектом для измерения.
В итоге современная теория вероятностей связывает вероятность с произвольно выделенным классом явлений (объектов), не имеющих принципиальных (безусловных) отличий от всех прочих Природных явлений.
С тем же самым мы сталкиваемся и в так называемой концепции вероятностного детерминизма, которая используется в квантовой механике для объяснения неоднозначности причинно-следственных отношений в мире "элементарных" частиц. Указанная неоднозначность связывается с неким принципиально вероятностным характером элементарных частиц, не подчиняющихся законам классической механики. Т.е. неявно допускается деление всего сущего на две группы явлений, подчиняющихся принципиально различным законам, и, соответственно, начисто перечеркивается диалектика Бытия.
Интерпретация вероятности через диалектику соотношений необходимости и случайности каждого проявления Бытия, т.е. как меры реализуемости или причинности для соответствующего наблюдателя (наблюдателей), позволяет распространить вероятностные закономерности на все Бытие, т.е. исключить произвольное деление его проявлений на случайные и неслучайные, массовые и немассовые события.
Итак, вероятность – это мера возможности реализации события-следствия при реализации события-причины, т.е. мера реализуемости первого или причинности второго.
Вероятность в такой интерпретации – это одна из количественных характеристик любого Природного явления. Она не более субъективна и не более объективна чем любая иная количественная характеристика, любое иное количественное отношение, осознаваемое субъектом в Бытии. Ее особенностью является лишь то, что в отличие от прочих количественных характеристик, таких как пространственно-темпоральные отношения, отношения массы и т.п., вероятность характеризует либо только будущее состояние явления, либо только такое прошлое или настоящее его состояние, сам факт реализации (нереализации) которого не может быть явно установлен. Если же факт реализации (нереализации) установлен, то применение к нему категории "вероятность" теряет смысл. Соответственно, вероятности, равные 0 или 1, могут вводиться только как условности, необходимые при анализе.
Так же как прочие параметры любого явления, вероятность может оцениваться, и она оценивается в практической деятельности любого субъекта, поскольку без этой оценки, без прогнозирования изменений всех осознанно отражаемых им явлений невозможно само существование этого субъекта.
Оценка вероятности в практической деятельности человека – это и научно обоснованный прогноз поведения некоторого объекта на основе статистического анализа соответствующей совокупности явлений, и все так называемые интуитивные оценки, которые приходится давать каждому из нас в повседневной жизни.
Все эти оценки явно или неявно берут за основу опыт наблюдения некоторого множества явлений, аналогичных для наблюдателя тому, чье поведение прогнозируется.
Иного способа, по-видимому, и не существует. Именно это обстоятельство привело в свое время к появлению классической и статистической (частотной) интерпретаций вероятности, которые основаны на подсчете различных исходов некоторого множества испытаний, т.е. на неявной подмене существа вероятности как параметра явления способом измерения этого же параметра.
Предлагаемая интерпретация вероятности и вероятностных закономерностей, распространяющая последние на все без исключения явления Природы, по сути своей и есть концепция вероятностного детерминизма. Но поскольку это название уже задействовано в описании конкретного класса явлений (квантово-механических), предлагаемая интерпретация названа вероятностной концепцией детерминизма (ВКД).
Принятие ВКД, т.е. отказ от традиционных представлений о вероятности , как о параметре массовых случайных явлений, вовсе не означает обязательности пересмотра правил исчисления вероятностей, т.е. пересмотра математического аппарата теории вероятностей.
Положения ВКД не затрагивают алгоритмов исчисления вероятностей, адекватность которых достаточно давно и достаточно убедительно показана успешным применением статистических методов в самых различных сферах практической деятельности человека. Положения ВКД касаются только интерпретации полученных результатов.
Так, например, математический аппарат теории вероятностей включает ряд законов непрерывных распределений вероятности (законы нормального распределения, распределения Пуассона и т.п.), которые записывают вероятность как функцию, непрерывную (в интервале между 0 и 1) и заданную на непрерывной же и бесконечной числовой последовательности. Эти законы вполне адекватно работают при исчислении вероятностей реализации отношений типа xi > а, или xi < а, где а – любое конкретное значение переменной хi. Но они, в принципе, не позволяют оценивать вероятности событий типа xi = а, т.к. исходное условие – бесконечность множества xi , если следовать принятым в математике допущениям, делает вероятность реализации указанного соотношения равной 0. И поскольку на практике мы имеем дело именно с конкретными значениями любых измеряемых параметров, в том числе величин, распределения которых, получаемые при многократных измерениях, могут быть описаны указанными законами, возникает абсурдная ситуация – возможность реализации события, имеющего нулевую вероятность реализации.
Абсурдность ситуации есть прямое следствие замены возможности описания каким-то законом на подчинение этому закону. Замены явно некорректной, т.к. подчинение любому закону теоретического распределения должно иметь основанием тождество основных характеристик элементов эмпирического и теоретического распределений, а не одну лишь статистическую незначимость расхождений эмпирического и теоретического рядов значений.
Абсурдность ситуации и невозможность выхода из нее в рамках традиционных представлений о вероятности приводит некоторых математиков к прямому отрицанию какого либо объективного содержания этой категории, вообще. Однако в большинстве случаев парадокс просто игнорируется (так же как и иные некорректности математики, например, противоречие между допущением, что деление любого числа на бесконечность дает 0, и правилом, по которому произведение частного и делителя равно делимому).
В то же время, если принять предлагаемую интерпретацию вероятности, парадокс просто исчезает. Если вероятность – это характеристика отношений между объектами, которые осознаны субъектом, она является параметром отношений только в конечных и дискретных множествах объектов. Законы же непрерывных распределений – это функции, аппроксимирующие указанные отношения, причем аппроксимация тем более адекватна, чем больше численность такого множества и чем менее значимы для субъекта различия его элементов.
В традиционной теории вероятностей нетождественность отношений объектов в реальных множествах и законов теоретических распределений, аппроксимирующих эти отношения, игнорируется, что приводит к некорректной интерпретации получаемых результатов – к отождествлению возможности аппроксимации каким-то законом и подчинения этому закону, а в итоге – к абсурду, к логическим монстрам типа "возможности реализации события, имеющего нулевую вероятность" или "невозможность реализации события, имеющего вероятность, равную 1".
Необходимо еще раз подчеркнуть, что ВКД допускает любое распределение весов отдельных причин любого события, кроме двух крайних вариантов – равновесности всех причин и предельного их неравновесия, когда вес одной причины равен 1, а вес всех остальных причин – 0.
Отрицание наличия в Природе однозначных причинно-следственных отношений (кроме однозначной детерминации всего существующего всем существовавшим до него), вовсе не означает отрицание возможности и необходимости использования отношений однозначной детерминации для описания реальных процессов.
Действительно, поскольку ВКД позволяет использовать при любых теоретических построениях любое конечное множество альтернативных событий-причин, постольку для любого явления может быть выделено событие-причина, реализация которого обеспечивает реализацию этого явления с вероятностью, практически равной 1, и, соответственно, нереализация события-причины с вероятностью, практически равной 0, обеспечивает нереализацию события-следствия.
Именно так должны, в частности, интерпретироваться все так называемые пороговые (критические) события. Это события-причины, вклад которых в реализацию события-следствия близок 1. Причем многие из них при ближайшем рассмотрении могут быть представлены произведением неизмеримо большого (превышающего возможности прямого подсчета наблюдателем) числа однородных (неразличимых для наблюдателя) событий, вклад каждого из которых в реализацию события-следствия к тому же неизмеримо мал.
Разумеется, ВКД – это всего лишь переложение соответствующей философии причинно-следственных отношений (см. Этюд 1) на язык, приемлемый для записи закономерностей конкретных Природных явлений.
Точно так же, как принцип порогового события – всего лишь естественнонаучная интерпретация философии метафизического детерминизма.
Но в таком качестве она применима для записи (в том числе и формальной) законов любых Природных явлений.
Исходя из ВКД, любое явление может быть описано перечнем его альтернатив, т.е. полной схемой альтернативных событий, включающей то, которое описывается, перечнем его причин (полной схемой альтернативных событий-причин, на которые наблюдатель делит бесконечность всех возможных причин), перечнем его исходов (полной схемой альтернативных событий-следствий, на которые наблюдатель делит бесконечность всех возможных следствий), вероятностями реализации каждой альтернативной причины, вероятностями реализации описываемого события и его альтернатив при реализации каждой из альтернативных причин, и вероятностями реализации каждого исхода при реализации описываемого события и его альтернатив. А поскольку любое Природное явление для любого субъекта имеет конкретные пространственно-темпоральные характеристики, т.е. осознается им в каких-то пространственно-темпоральных координатах, последние явно или неявно должны входить в условия описания явления. Соответственно, все названные вероятности должны нормироваться по пространству и времени, в которых наблюдается описываемый процесс, т.е. быть вероятностями реализации события в единице пространства в единицу времени (в последующем можно говорить просто о "нормированных вероятностях", уточняя при необходимости, по какому основанию выполнено нормирование).
Иначе говоря, ВКД дает универсальный язык для описания (в том числе и формального) механизмов реализации любого Природного явления (любых взаимодействий любых объектов). Причем использование этого языка позволяет в любом случае описывать механизм явления целиком, независимо от уровня детализации описания, тогда как традиционное описание того же механизма, т.е. описание на языке отношений однозначной детерминации в любом случае, при любой детализации отражает только один из возможных вариантов реализации явления и, соответственно, - только фрагмент общей картины.
Формализации описаний реальных явлений, выполненные с использованием обоих языков, можно рассматривать как математические модели этих явлений. При этом стоит подчеркнуть, что способ построения модели с использованием языка вероятностных отношений и ее существо будут принципиально отличаться от известных на сегодня способов математического моделировнаия и от существа получаемых при этом моделей.
Если не брать в расчет "моделирование" посредством простого подбора функции, удовлетворительно описывающей процесс, без выдвижения каких-либо гипотез о его механизмах, то все известные математические модели можно разделить на две группы.
Первая, наиболее распространенная, – это группа так называемых кинетических моделей. Они строятся в виде систем дифференциальных уравнений, аппроксимирующих гипотетические механизмы реализации соответствующего явления, которые формулируются в виде некоторого конечного множества (последовательности) однозначных причинно-следственных отношений.
Популярность кинетических моделей связана, прежде всего, с тем, что образ процесса в виде четко детерминированного механизма легче всего воспринимается субъектами, в сообществе которых господствует метафизическое мировоззрение, и к тому же очень многие реальные процессы, значимые в жизни указанных субъектов и их сообществ, вполне адекватно описываются именно таким образом, что позволяет успешно решать задачи оптимизации этих процессов и управлять ими, используя именно такие модели.
Однако очевидные достоинства кинетического моделирования становятся основным недостатком при попытках создания моделей процессов, в механизмах которых трудно или вообще практически невозможно выделить конечный ряд однозначных причинно-следственных отношений, результирующих интересующий наблюдателя исход.
Когда в описаниях таких процессов учитывается малое количество факторов, получаются слишком грубые и потому малопригодные модели. Когда же предпринимаются попытки учесть в описании все, известное о соответствующем процессе, получаются просто необозримые системы уравнений, которые, тем не менее, так и не дают исчерпывающего описания процесса.
Последнее – принципиальная неспособность кинетических моделей дать целостную картину процесса, т.е. описание его целиком, как единого явления – основной недостаток этого способа моделирования, связанный с тем, что ни одна конечная последовательность однозначных причинно-следственных отношений не может исчерпать их реальной бесконечности и неоднозначности в любом проявлении Бытия.
Этот недостаток кинетического моделирования привел к появлению второй группы математических моделей, именуемых вероятностными. При чем именуемых так по большей части незаслуженно, поскольку в этом довольно разношерстном собрании моделей чаще всего встречаются формализации, в которых либо фиксированные значения параметров (коэффициентов уравнений) кинетических моделей заменены статистиками их распределений, т.е. единичное отношение однозначной детерминации заменено статистической совокупностью таких же отношений, либо чисто вероятностное описание одних стадий процесса сочетается с однозначно-детерминистским описанием других стадий.
Достаточно редкие попытки чисто вероятностного моделирования сводятся к записи процесса любой сложности как простейшего биномиального испытания, что, конечно, описывает процесс в целом, но при этом за рамками описания остается вся специфика явления.
Предлагаемый способ моделирования, т.е. использование языка вероятностных отношений для описания всех стадий, на которые, исходя из возможностей и (или) потребностей соответствующего анализа, "делится" описываемый процесс, позволяет получать чисто вероятностное описание всего процесса любой сложности с позиций алгебры событий, которые могут быть выделены в нем, т.е. с позиций и с учетом того, что именно может произойти в процессе на каждой из его стадий. Именно этот принцип, в основе которого лежит условная редукция бесконечности возможных проявлений любого процесса на каждой его стадии к конечному множеству альтернатив, образующих полную схему событий, может обеспечить полноту описания, которой лишены все прочие способы математического моделирования.
Нужно подчеркнуть, что использование предлагаемого подхода к моделированию Природных процессов вовсе не означает отказа от кинетического моделирования. Оба типа моделей отражают разные аспекты процессов – что происходит (может происходить) в процессе и как происходит процесс, и поэтому, очевидно, могут рассматриваться как дополняющие друг друга приемы исследования.
Однако, последовательное применение ВКД при формулировке закономерностей любого Природного явления – это не просто замена одного языка на другой.
Принятие ВКД – это необходимое условие принятия новой "системы основополагающих взглядов и стилей мышления" в науке, т.е. новой парадигмы, позволяющей минимизировать влияние метафизики на теорию естествознания.
При этом все выполненные ранее теоретические наработки, основанные на использовании однозначных причинно-следственных отношений, вовсе не теряют своего значения и познавательной ценности. Просто все соответствующие зависимости становятся частными случаями более общих отношений.
Понятно, что речь идет только о тех теоретических построениях, которые считаются с законами логики. Абсурд остается абсурдом, независимо от того, в какой обертке он подается.
Вторым условием принятия новой парадигмы является пересмотр традиционной интерпретации истории окружающего нас мира.
Как уже говорилось, эта история, т.е. конкретная последовательность изменений соответствующих форм Бытия традиционно связывается с эволюцией всего сущего.
Концепция эволюции, наиболее "продвинутые" варианты которой включают одновременность двух взаимообуславливающих и противоположно направленных потоков развития – прогресса и регресса, настолько хорошо "объясняет" все осознанно воспринимаемое (наблюдаемое) нами в окружающем мире и настолько эффективно используется в практической деятельности человека, что ее последователям никак не удается избежать соблазна экстраполировать отношения "простота-сложность", "примитивизм-совершенство" и т.п., наблюдаемые в окружающем мире, на все сущее, игнорируя при этом, что "наблюдаемый нами окружающий мир" – это отнюдь не "все сущее", т.е. не бесконечность, и, следовательно, указанная экстраполяция методологически некорректна.
О каких-то конкретных направлениях изменений любых объектов, в том числе и изменений их сложности (совершенства), можно говорить только в конечной системе координат, т.е. при сопоставлении по какому-то ограниченному (сколь угодно большому, но непременно ограниченному!) числу параметров, к которым мы неизбежно сводим реальную бесконечность свойств любого проявления Бытия, осознавая это проявление. А поскольку любое ограничение в бесконечности (выделение в ней какой-то конкретики) может быть только условным, любые "конкретные направления" изменений любых объектов – это также условность, вводимая их наблюдателем. Соответственно, условными являются и отношения "простота-сложность" (иерархия сложности) любых объектов и при одномоментном их сопоставлении, и в процессе их "развития".
Поэтому любое целое (или система) реально сложнее любой своей части (элемента или подсистемы), но только по тем параметрам, которые использованы для выделения указанных частей (элементов и подсистем) в указанном целом (системе), т.е. только для наблюдателя, осознающего (выделяющего из всеобщности Бытия) и соответствующий объект-целое и составляющие его объекты-части.
Это, кстати, вовсе не означает, что мы тем самым признаем чисто субъективный характер отношений "простота-сложность", хотя такой вывод, на первый взгляд, напрашивается сам собой.
Если исходить из всеобщности субъект-объектных отношений в Бытии, когда каждое его проявление имеет и объектную (материальную) и субъектную (идеальную) стороны, разделяемые только условно, отношения, которые наблюдаются нами в окружающем мире, в том числе отношения "простота-сложность", в принципе, не могут быть ни "чисто субъективными", ни "чисто объективными".
Любые отношения, наблюдаемые любым субъектом, есть реально возникающий осознанный образ реально существующих объектов в их реальных взаимодействиях, и потому они всегда столь же объективны, сколь и субъективны. И, соответственно, любая дифференциация по степени-сложности (совершенства) также одновременно и субъективна, и объективна.
Поэтому любой наблюдатель имеет полное право ранжировать любые наблюдаемые объекты по сложности строения, более того, без такого ранжирования он просто не сможет ни осознать эти объекты, ни использовать их в своей практической деятельности. Но все это и допустимо, и необходимо только в рамках явно или неявно заданных условий ранжирования, т.е. при сопоставлении только по тому множеству свойств, которое было взято за основу выделения ранжируемых объектов.
Иначе говоря, сравнение любых объектов по их сложности – это не более чем сравнение этих объектов как систем, проводимое при обязательном условии одинаковости принципов выделения их элементов и подсистем.
Рассмотрим с этих позиций "лестницу эволюции" объектов окружающего мира, о которой мы "знаем" уже со школьных лет:
элементарная частица,
атом,
молекула,
клетка (одноклеточный организм),
многоклеточный организм,
хордовое животное,
млекопитающее,
примат,
человек.
На первый взгляд, все логично – в соответствии с общепринятыми взглядами каждая последующая "ступень" представляет объекты все более высокого уровня организации, т.е. сложности, и поэтому "лестница эволюции" вполне может рассматриваться как соответствующая шкала сложности.
Беда только в том, что здесь нарушена логика ранжирования, т.е. не соблюдается единство его условий.
Действительно, если объекты первых пяти "ступеней" можно рассматривать через отношения "элемент-система" (объект каждой последующей "ступени" – это объединение объектов предыдущей "ступени", т.е. система соответствующих элементов), то соотношения объектов, начиная с шестой "ступени", носят уже диаметрально противоположный характер – каждая последующая "ступень" – это выделение из предыдущей, т.е. элемент соответствующей системы, при чем основания для выделения на каждой ступени различны.
Иначе говоря, если взять в качестве "элемента" элементарную частицу, то объекты последующих четырех "ступеней", действительно, образуют системы все большей сложности и наиболее высокие ранги получают при этом объекты Живой Природы. Но те же условия ранжирования позволяют выделить только два ранга сложности самих живых организмов – одно- и многоклеточные организмы, и вовсе непригодны для сравнения сложности многоклеточных организмов, о которой мы судим уже по совершенно иным критериям.
Но главное все же не в нарушении логики ранжирования. Главное в том, что концепция эволюции окружающего мира заставляет рассматривать "сложность" ("совершенство") объектов, находящихся на разных ступенях "лестницы эволюции", как их безусловную характеристику, и, соответственно, экстраполировать наблюдаемую нами иерархию сложности объектов на Бытие вообще.
Эта иерархия объективна, т.к. она отражает вполне реальные соотношения, но она объективна только в заданных сопоставляющим субъектом условиях сопоставления, т.е. она не отражает и, в принципе, не может отражать отношения "сложности (совершенства)" тех же объектов, взятых безотносительно принадлежности к той или иной системе, поскольку для бесконечности Бытия таких соотношений просто не существует.
Иначе говоря, определив совокупность Земных объектов, которые будут сопоставляться по их сложности, и задав конкретные параметры сопоставления, мы получим полное право выделять объекты Земной белковой биоты как наиболее сложные и, соответственно, считать наиболее сложным именно их способ существования (Земную белковую жизнь).
Но мы не имеем никаких оснований экстраполировать отношения этих конкретных объектов на все сущее, т.е. на бесконечность Бытия, подменяя тем самым философскую проблему сущности жизни естественно-научной проблемой специфики и происхождения одной из бесконечности ее форм.
Более того, мы не имеем права экстраполировать отношения "сложности-простоты" конкретных Земных объектов, выведенные на основе конкретных критериев, на отношения тех же объектов при иных критериях сопоставления. Так, если сопоставлять, скажем, клетку и многоклеточный организм, то клетка как система молекул может оказаться сложнее многоклеточного организма, взятого как система клеток.
Иначе говоря, если признавать бесконечность Бытия, то экстраполяция на все сущее любых закономерностей, сформулированных по результатам наблюдений за любой конкретной последовательностью метаморфоз конкретных объектов, недопустима.
Но именно в такой экстраполяции – существо всех концепций развития (соответственно, строения) Вселенной, авторы и сторонники которых никак не хотят (либо не могут) признать, что они, в любом случае, говорят о законах существования только конкретной (пусть очень большой, пусть даже неизмеримо большой, но конкретной и потому конечной) системы.
Эти законы могут адекватно отражать реальность только в рамках этой системы и вовсе не обязаны быть таковыми за ее пределами (а за пределами любой системы – бесконечность, реальность которой не зависит от того, знаем ли мы о ней что-либо).
И именно поэтому любые "универсальные" принципы строения Вселенной рано или поздно теряют свою "универсальность", а соответствующие гипотезы и теории пополняют ряды аналогично безуспешных попыток "объять необъятное".
Однако современная научная парадигма, основанная на допущении реальности безусловных различий между отдельными явлениями и выражаемая, в частности, концепцией эволюции Вселенной, как побуждала, так и будет побуждать теоретиков к подобного рода попыткам.
Следует отметить, что любая новация, претендующая быть "универсальным" законом, сразу же проигрывает в глазах подавляющего большинства научной общественности именно из-за претензий на "универсальность".
Все "универсальные" гипотезы и теории строились и строятся на нетрадиционных подходах к анализу известных явлений. И нет ничего удивительного в том, что чем шире обобщение, представляемое на суд научной общественности, тем сильнее сопротивление новым идеям ортодоксального научного большинства, которое не терпит никаких посягательств на освященную традицией модель мироустройства и вполне может отнести новую идею к разряду "безграмотных", а то и просто "бредовых".
В то же время любая нетрадиционность в анализе хорошо известных фактов – это возможность получения результатов, принципиально меняющих практическую ценность соответствующих научных истин. Но поскольку обязательным условием реализации этой возможности является указание границ применимости нового или обновленного знания, а это возможно лишь при отказе от претензий на его "универсальность", потенциальные возможности нетрадиционности подходов к общеизвестному, чаще всего так и остаются "потенциальными возможностями".
Заменой концепции эволюции Вселенной может стать концепция адаптационного метаморфоза всего сущего.
Отрицание возможности эволюции Вселенной, т.е. направленного, упорядоченного изменения всего сущего вовсе не означает отрицание возможности направленного, упорядоченного изменения любого конкретного явления в нем.
Любое проявление Бытия, будучи объектом-субъектом, существует только как результат собственной самосохраняющей деятельности, т.е. осознанных (целенаправленных) взаимодействий его с иными проявлениями Бытия, имеющих целью сохранение самого себя.
Соответственно, любое изменение указанного явления можно рассматривать как результат осознанного, т.е. упорядоченного изменения им самого себя, цель которого – обеспечение максимальной вероятности сохранения себя в последующих аналогичных взаимодействиях.
Но повышение вероятности "сохранения себя" в каких-то конкретных условиях – это не что иное как приспособление, адаптация к этим условиям. Иначе говоря, самосохраняющую деятельность любого проявления Бытия в любой момент его существования можно рассматривать и как процесс его адаптации к условиям существования.
Термин "адаптация" давно и хорошо известен в естествознании, однако традиционно адаптация связана с ограниченным кругом объектов (только с объектами, отнесенными к Живой Природе) и, как правило, - с направленными изменениями сложности (совершенства) этих объектов.
Предлагаемая интерпретация адаптации как любых изменений любого объекта позволяет рассматривать постоянное изменение всего сущего как бесконечность отдельных адаптационных метаморфоз проявлений Бытия, которая, в принципе, не может быть направленной, т.е. упорядоченной, хотя каждая отдельная метаморфоза – это целенаправленное изменение соответствующего проявления Бытия.
Разумеется, "целенаправленность", "упорядоченность" адаптационных изменений любого объекта столь же условна, как условно выделение и его осознанных взаимодействий, и его самого. Т.е. любое изменение любого объекта одновременно и целенаправленно, и бесцельно (и упорядоченно, и хаотично).
То же самое можно сказать об отношениях простоты-сложности непрерывно адаптирующихся объектов.
Если анализировать адаптацию конкретного круга объектов как изменения соответствующих систем, выделенных по конкретному же множеству признаков, то эти изменения вполне могут быть интерпретированы как усложнение или упрощение этих систем, т.е. как их эволюция. И практическая ценность итогов исследования такой эволюции применительно к выбранному кругу объектов нисколько не умаляется ее условностью. Другое дело, когда выводы, адекватные для конкретных Природных явлений, экстраполируются на более широкий их круг, а тем паче – на все сущее. Адекватность таких экстраполяций, как уже говорилось, обратно пропорциональна ее ширине, т.е. уровню обобщения.
Таким образом, принятие новой парадигмы не лишит нас ни одного бита информации, полученной человечеством (и как всеми отдельными людьми, и как любым их сообществом) за все время его существования.
Более того, только принятие новой парадигмы, т.е. признание относительности (условности) любой истины может превратить весь колоссальный массив этой информации из фактического кладбища знаний в хорошо организованный архив, каждый элемент которого, независимо от отношения к нему в разные исторические периоды, в любой момент может быть использован с максимальной эффективностью, т.е. может приобрести на этот момент максимальную практическую ценность.
Но при всем этом было бы наивностью надеяться на то, что каждый читатель этих Этюдов немедленно уверует в адекватность предложенного в них взгляда на мир, т.е. примет и философскую концепцию автора, и вытекающий из нее методологический принцип новой научной парадигмы.
Прежде всего, сыграет свою роль вполне естественная инерция как индивидуального, так и коллективного осознанного мышления. И основным камнем преткновения станет то, что и мировоззренческая метафизика, и современная научная парадигма активно подпитываются той самой практикой, которая, как мы все учили, есть "критерий истины".
И дело не только в том, что как отдельный человек, так и любое человеческое сообщество могут осознанно выделять из всеобщей взаимосвязи (и, соответственно, использовать в своей практике) лишь конечные множества конкретных причинно-следственных отношений. Дело еще в том, что сама эта практика человеческого техногенного общества возникла и продолжает успешно "развиваться" на базе использования именно тех процессов, которые со вполне достаточной для этой практики точностью могут быть описаны закономерностями однозначной детерминации.
Именно эти два обстоятельства обуславливают господство метафизики в современном естествознании, именно они будут основным препятствием для восприятия новой парадигмы.
Т.е. может показаться, что ее время еще не пришло.
Однако чем дольше человеческое научное восприятие Бытия будет находиться в плену метафизической парадигмы, тем дальше зайдет процесс фрагментации научного знания, тем менее эффективна будет основанная на этом знании целенаправленная самосохраняющая деятельность человеческих сообществ, тем скорее станет проблематичным само существование человека.
Так что необходимость в нетрадиционном взгляде на проблемы, имеющие, казалось бы, общеизвестные и общепринятые решения, все же существует.
И как бы ни был сложен и даже мучителен процесс переосмысления основ традиционного естествознания, все же могу, исходя из той же ВКД, утверждать, что не равна нулю вероятность принятия новой парадигмы даже моими современниками. И, следовательно, не равна нулю также вероятность успешной систематизации современного научного знания, т.е. построения Теории естествознания, охватывающей все научные дисциплины и способной органично включать в себя любое новое знание, постоянно изменяясь адекватно ходу познания Бытия.
Последнее, т.е. необходимость ассимиляции постоянно возникающего нового знания, очевидно, исключает возможность создания Теории естествознания как некоей самостоятельной дисциплины со своей собственной системой категорий, положений и закономерностей (это, кстати, одна из причин неуспеха всех известных попыток объединения наук о Природе).
Теорией естествознания может стать только совокупность теоретических разделов всех наук и только в том случае, когда эти разделы будут строиться на единой методологической основе, которой, как я надеюсь, станет принцип условности (относительности) любых различий любых явлений.
См. далее
Этюд 3. Общие принципы дифференциации (классификации, систематизации)
Этюд 5. Введение в общую теорию жизни
Этюд 6. Земная белковая биота как частное проявление Бытия
Этюд 8. Инфекция как частный случай взаимодействия объектов ЗББ (Основы теоретической инфектологии)